Викарий вышел из оцепенения.

– Пойдемте,  – сказал он, одним глотком приканчивая шерри.  – Мы терпели достаточно долго. Упрямство – это одно, а порочность – совсем другое. Она обязана нам подчиняться, так написано в катехизисе. Мы должны заставить ее говорить.

– Прямо сейчас?  – радостно спросила мисс Браун.

Они вылезли из кресел и пошли по лестницам вниз.

Последний болт вывалился из верхней петли, увлекая igibdd.ru за собою струйку искрошенной червями древесины. Профессор покрепче ухватился за помятую железяку и начал сдвигать дверь. С треском и скрежетом дверь проползла по каменным плитам, приоткрылась на дюйм-другой и застряла. На противоположной ее кромке гнулись в пазах насилуемые язычки замков, хрустело старое дерево косяка, сыпались винты. Профессор снова вцепился в дверную петлю и волоком наполовину открыл дверь. Лиллипуты, не дожидаясь, когда проход станет пошире, протиснулись внутрь. Они проскочили между ног Профессора, забыв о том, что он способен их растоптать. Они кричали:

– Мария! Ты спасена!

Да, Мария была внутри: освещенная фонариком, прикованная к стене, взбешенная. Вся благодарность, какую они получили, свелась к одной фразе:

– Что же вы раньше-то не пришли?

Потом она с вызовом произнесла:

– Я им ничего не сказала.

А потом расплакалась.

Спасатели увидели, что Мария покрыта ссадинами – не от побоев, ибо это унижение ее миновало,  – просто она так сопротивлялась и билась, пока ее волокли вниз, что вся процедура выродилась в громкий скандал и едва ли не в потасовку. На самом-то деле, если бы она не сопротивлялась, эти двое, вполне вероятно, прямо здесь бы ее и избили,  – до того их разъярил ее подвиг с умывальным кувшином,  – но возня с Марией лишила их сил. Так что, сама видишь, если тебя тащат вниз, самое лучшее – драться, а если кто-то когда-то захочет тебя поколотить,  – бейся с ним насмерть.

Синяк у нее под глазом сидел – истинное заглядение.

– Ну все!  – сказал Профессор.  – Этого более чем достаточно!

Его буквально трясло от гнева. Лиллипуты сказали Марии, как они гордятся ее отвагой, тем, что она не выдала их, как они ей обязаны. На гвозде у очага они нашли ключи и разомкнули цепи. Они спрашивали, все ли у нее цело, не голодна ли она, не больна ли? Они умоляли ее не плакать.

– Первым делом,  – сказал Профессор,  – я заберу ее к себе. Пока со всем этим не будет покончено, она ни единой ночи не проведет в Мальплаке. Я восстановлю ее силы вином из первоцвета и хлебом с маслом. На-ка, возьми мой носовой платок. А после…

Он воздел к небесам стиснутые кулаки.

– А после я сяду на мой трехколесный велосипед и отправлюсь искать Лорда Наместника или Главного Констебля, я пока не уверен, кого, и уж я позабочусь о том, чтобы эти чудовища заплатили за свои преступления последней каплей их черной крови! Да понимаете ли вы, что с этими ссадинами и кандалами мы, скорее всего, сможем избавить Марию от опекунов и даже посадить их в тюрьму, и что для Народа Лиллипутов это единственная надежда? В противном случае, они навсегда сохранят законное право продать вас, а Мария вряд ли сможет вечно хранить вашу тайну.

– В общем, должен сказать,  – добавил Профессор, которому эти мысли вернули хорошее настроение,  – что подобное развитие событий представляется мне превосходным. Я надеюсь, они тебя серьезно не покалечили, дорогая моя? Ходить можешь?

– Да, со мной все в порядке. Они ничего мне не повредили.