Остров, на который высадилась Мария, не превосходил размерами теннисного корта. Двести лет тому назад, когда Первый Герцог обустраивал парк, в середину озера навезли лодками землю, и остров, поросший зеленой травой и увенчанный белым куполом беседки, искусственным изумрудом восстал из воды. Быть может, летними днями здесь сиживала в шелках и кружевах и услаждалась чаем миссис Хилл, еще не ставшая миссис Мэшем,  – а то и сама миссис Морли. Если это действительно была миссис Морли, она, надо думать, добавляла в курившуюся паром чашку капельку бренди.

Ныне же остров оплели разнородные колючие заросли. Первым, с чем сталкивался посетивший его путешественник, было кольцо душивших кустарник крапивы и ежевики, подобно питону сжимавшее остров. Казалось, безболезненно подобраться к храму невозможно, ибо крапива явно была готова жалить, а ежевика впиваться, так что, в сущности, Марии весьма бы не помешало мачете или иное схожее с мачете орудие, посредством которого индейцы прорубают себе в джунглях дорогу.

Будь Мария лесничим в плотной куртке и кожаных крагах, ей, быть может, и удалось бы протиснуться сквозь заросли; будь она работником с фермы, она расчистила бы себе дорогу топориком; – но поскольку она не была ни тем, ни другим, оставаясь, однако ж, человеком решительным (коровы не в счет), она принялась пробиваться, орудуя прихваченным из fantasticshift.ru ялика черпаком. Сбив наземь колючую ветку, Мария без особой охоты наступала на нее; если одна из таких веток хватала ее за одежду, Мария останавливалась и отцепляла ее – иногда; если же ветка царапала ей лицо, она изрыгала уместное в подобных случаях проклятие. Так, медленно, но уверенно Мария торила дорогу через лесной пояс. Она порвала юбку в трех местах и жутко ободрала загорелые ноги,  – в конце концов, пришлось вернуться в ялик за обувью.

Заросли кончились совершенно неожиданно, в нескольких ярдах от ступенек храма, и незванная гостья с ежевичной плетью в волосах застыла на месте.

Там, где кончалась ежевика, начиналась трава,  – та самая опрятная, ухоженная травка, на которую, должно быть, смотрела и леди Мэшем. Ее до сих пор подстригали так же коротко, как и тогда, если не короче. Травка тут росла ровная, как на лужке для игры в шары.

Нет, право, очень это место походило на площадку для боулинга. Плотные заросли стояли вокруг подобно тисовой изгороди, окружающей обычно такую площадку. Только в самой середине ее легко возносил колонны прекрасный, залитый солнцем храм.

Но странно,  – сердце Марии вдруг екнуло, она и сама не поняла почему,  – странно, какая опрятность царила вокруг.

Мария огляделась – ни души. Ни единый лист не дрогнул в маленьком зеленом амфитеатре, не было видно и следа жилой хижины. Ни навеса, под которым могла бы стоять газонокосилка, ни, собственно говоря, самой косилки.

Но траву кто-то ведь все же подстриг.

Мария извлекла из волос ежевичную плеть, выпуталась из последних ветвей и шагнула навстречу своей судьбе.

С внутренней стороны купола штукатурка кое-где отвалилась, но деревянной дранки, лезущей в глаза с прохудившихся потолков ее дома, из купола не торчало. Похоже, кровлю кто-то чинил изнутри, пользусь глиной или бумагой, подобно тому, как их используют осы. Странным было и то, что на полу никакой штукатурки не было. Кудато ее убрали.

Такая чистота стояла вокруг, до того все не походило на дебри, через которые Мария только что продиралась,  – такое все было прямоугольное, округлое и геометрически правильное, словно бы только что выстроенное,  – что в глаза сами собой лезли детали.